Учебник о том, как развалить государство.
Я всегда глубоко презирал общественное мнение. В моём представлении, люди делились на две категории: покорных рабов, не осмеливающихся возвысить голос, и господ, никому не дающих отчёта в своих поступках. Пока мне удавалось держать под контролем эти две категории соотечественников, мне нечего было тревожиться. Но неожиданно для себя я обнаружил, что число обиженных мною достигло опасных масштабов, что очень многие из них готовы были на всё, чтобы отомстить мне. Повсеместно распространялись слухи о моих недостатках, разоблачалась лживость моих публичных обещаний, беспочвенность моих проектов. Не имея доступа к прессе, мои враги обращались к аудитории кафе, клубов и частных собраний. Я успокаивал себя примерно так: "Большинство руководителей страны и высокопоставленных сановников являются объектом лютой ненависти со стороны неблагонадёжных элементов в не меньшей мере, чем я. Но никто из них до сих пор из-за этого не пострадал. Так чего же мне тогда бояться?"
Как-то я был приглашён с женой в гости к министру экономики. От него мы уехали после полуночи, и жена предложила выйти из машины и пройтись пешком, чтобы подышать свежим ночным воздухом. Я был немного навеселе и беззаботно отпустил шофёра. Уличное безлюдье вызвало в моей душе неприятное беспокойство, по спине у меня пробежал холодок, но я заставил себя превозмочь страх. Да если бы один из моих врагов и решил напасть на меня, откуда ему знать, что этой ночью я буду возвращаться пешком, а не на машине? Вдоль тротуаров тянулись два ряда тесно посаженных эвкалиптов, их высокие кроны переплетались между собой и нависали над улицей, тонувшей в зловещем мраке. Недобрые предчувствия не давали мне покоя, но я не желал выказывать своих страхов перед Дженни, опасаясь, что она обвинит меня в трусости. Едва мы прошли шагов сорок, как за деревьями мелькнули подозрительные фигуры. От страха я замер на месте, и не успел я сообразить, что мне следует предпринять, как из тени на нас бросились пять человек в масках. Они заткнули нам рты и завязали глаза прежде, чем мы согли сообразить, что происходит. Затем они отнесли нас на пустырь и положили в разных местах. Меня били с такой силой, что у меня прерывалось дыхание. Они оставили меня только после того, как я потерял сознание. Дженни они не били, но и она натерпелась страху. Мы долго ворочались и ползали, пока не освободились от связывавших нас пут. Мы с Дженни решили никому не говорить о случившемся, потому что известие об унижении, которому я подвергся, уронило бы мой авторитет. Дженни была страшно возмущена. На чём свет она ругала арабов, чего я до сих пор за ней не замечал.
Я был готов заплатить любые деньги тому, кто мне укажет участников столь дерзкого и циничного преступления. Мной овладел непреодолимый ужас, ведь безумцы не остановятся даже перед убийством. Но несмотря на наше молчание, очень многим почему-то стало известно о приключившемся с нами случае. Недруги открыто надо мной издевались, знакомые злословили на мой счёт. Стали поступать анонимные письма, содержавшие угрозы. Мне пришлось нанять вооружённых телохранителей.
Я перевёл все свои деньги в американский банк и стал оформлять документы для выезда за рубеж, в чём власти оказали мне содействие, полагая, что мой отъезд избавляет их от назойливого противника.
Я буду очень далеко от Ирака, когда мои заметки найдут издателя, если они вообще когда-нибудь будут опубликованы. Возможно, этой своей искренней исповедью в первый и последний раз я принесу какую-то пользу этой многострадальной стране. Я выношу её на суд читателей как возмещение вывезенного отсюда огромного богатства. Но мне невыносима мысль, что может найтись в Ираке человек, который сумеет использовать в корыстных целях те же уловки и приёмы, к которым прибегал я ради своего возвышения и обогащения. Только поэтому я предаю широкой гласности все секреты своей деятельности. Я не хочу иметь удачливых последователей, и в этом моём желании тоже выражен предельный эгоцентризм. Привет.
